ПРИМЕР
НЕСГИБАЕМОГО МУЖЕСТВА И ПРЕДАННОСТИ РОДИНЕ
15 февраля 2016 года отмечается 110-я
годовщина со дня рождения поэта-героя Мусы Джалиля, чей отважный подвиг стал
примером несгибаемого мужества и преданности Родине.
Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в
татарской деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район
Оренбургской области) 2 (15) февраля 1906 года в крестьянской семье.
Шести лет он пошел учиться в сельский мектеб, где за год овладел азами
грамоты и вызубрил несколько сур из Корана. Вскоре семья в поисках лучшей доли
переехала в Оренбург. Отцу удалось устроить сына в медресе «Хусаиния».
Оно считалось «новометодным», то есть прогрессивным по тем временам медресе.
Наряду с обязательной зубрежкой Корана и всякого рода религиозной схоластикой,
здесь изучались и светские дисциплины, велись уроки родной литературы,
рисования и пения.
В годы гражданской войны Оренбург стал ареной жестоких схваток, власть
попеременно переходила от одних сил к другим: свои порядки устанавливали то
дутовцы, то колчаковцы. В оренбургском караван-сарае (гостинице для
приезжих) двенадцатилетний Муса видел окровавленные трупы красноармейцев,
женщин и детей, изрубленных белоказаками во время ночного налета. На его
глазах армия Колчака устанавливала «твердую власть» – реквизировала скот,
отбирала лошадей, арестовывала и расстреливала сочувствующих Советской власти.
Муса ходил на митинги и собрания, жадно читал газеты и брошюры.
Когда весной 1919 года в окруженном белогвардейцами Оренбурге возникла
комсомольская организация, тринадцатилетний Муса записывается в ряды Союза
молодежи, рвется на фронт. Но в отряд его не берут: маленький, щуплый, он
выглядит совсем мальчишкой. Вернувшись после смерти отца в родную деревню,
Джалиль создает детскую коммунистическую организацию «Красный цветок».
В 1920 году по инициативе Мусы в Мустафине возникает комсомольская
ячейка. Кипучий, деятельный по натуре, Муса становится признанным вожаком
сельской молодежи. Его выбирают членом волостного комитета РКСМ, посылают
делегатом на губернскую конференцию комсомола.
Муса не просто агитировал за новую жизнь, но и с оружием в руках отстаивал
молодую Советскую власть: в отрядах частей особого назначения воевал с белыми
бандами. 27 мая 1920 года В. И. Ленин подписал декрет,
провозгласивший образование в составе РСФСР Татарской Автономной Республики.
Появилась прочная основа для развития национальной экономики, науки, культуры.
В Казань съезжаются молодые татарские литераторы, музыканты, художники,
одержимые желанием принять участие в становлении нового искусства.
Осенью 1922 года в Казань переезжает и шестнадцатилетний Джалиль.
«Меня вела... окрыляла вера в свою поэтическую силу»,– писал он позднее («Мой
жизненный путь»).
До нас дошло несколько общих тетрадей со стихами, рассказами, пьесами юного
Мусы. Уже с первых, пока что наивных, опытов чувствуется стихийный
демократизм начинающего автора. Выходец из низов, немало хлебнувший горя и
нужды, испытавший презрительно-высокомерное отношение байских сынков, сын
старьевщика, лишь из милости взятый на казенный кошт в медресе, Муса с
искренним сочувствием относится к народу. Правда, он еще не умеет облечь мысль
в плоть художественных образов и декларирует ее прямо, «в лоб»:
Жизнь моя для народа, все силы ему,
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу -
Собираюсь служить до могилы ему.
(«Слово поэта свободы»)
Раннее творчество Джалиля носит на себе явные следы влияния демократической
татарской литературы начала XX века, в особенности поэзии Габдуллы Тукая и
Мажита Гафури. С их творчеством стихи Мусы сближает гуманистический пафос,
сочувствие к угнетенным, непримиримость ко злу во всех его видах.
В годы гражданской войны убежденность Джалиля в торжестве правого дела
выражается в форме революционных призывов и лозунгов. Стихи этого периода
примечательны открытым революционным пафосом, роднящим поэзию Джалиля с
творчеством таких поэтов нового времени, как Галиасгар Камал, Мирхайдар Файзи,
Шамун Фидаи и др. Обращает на себя внимание ораторский накал стихов, откровенно
прокламационный стиль.
Новым было не только идейное содержание. Национальное под пером поэтов,
рожденных революцией, приобретает иные формы. В поэзию проникает новая
лексика. На смену традиционным восточным образам приходит революционная
символика – алое знамя, пылающая заря свободы, меч революции, серп и
молот, сияющая звезда нового мира... Примечательны названия юношеских стихов
Джалиля: «Красное войско», «Красный праздник», «Красный богатырь», «Красный
путь», «Красная сила», «Красному знамени». Поэт, настолько часто употребляет в
эти годы эпитет «красный» (в его новом, революционном значении), что некоторые
исследователи называют этот этап творчества поэта «красным периодом».
В Казани Джалиль работает переписчиком в газете «Кызыл Татарстан», а затем
учится на рабфаке при Восточном педагогическом институте. Он знакомится с
наиболее яркими представителями татарской советской поэзии: Кави Наджми, Хади
Такташем, Аделем Кутуем и другими, участвует в диспутах, литературных вечерах,
с головой окунается в бурную литературную жизнь республики.
С 1924 года он – член литературной группы «Октябрь», стоявшей на
пролеткультовских позициях. Все свободное время он отдает творчеству,
активно печатается в казанских газетах и журналах.
В татарской поэзии 20-х годов возникло своеобразное
революционно-романтическое течение, получившее название «гисьянизм» (от
арабского слова «гисьян» – «бунт»). Для него характерны повышенная
экспрессия, романтический пафос, культ сильной одинокой, бунтующей личности,
отрицание затхлого быта (а вместе с ним нередко и всей «низкой, грубой»
действительности), устремленность к возвышенному и не всегда точно
определенному идеалу. «Гисьянизм» в сугубо национальной форме отразил некоторые
черты и особенности, свойственные всей молодой советской поэзии 20-х годов.
Чуткий ко всему новому, готовый идти в ногу с веком, Муса отдал дань и
этому течению. От лозунговых и откровенно агитационных стихов он делает
резкий переход к сгущенной метафоричности, нарочитой усложненности поэтического
языка, романтической окрыленности, масштабности «космически» отвлеченных
образов: «Я солнцу новый путь открыл за мглою,//Я побывал в гостях у синих
звезд,//Я небо сблизил и сдружил с землею,//Я со вселенной поднимаюсь в рост «.
Его герой мечтает о вселенском пожаре, в котором сгорит все старое,
отжившее. Он не только не боится смерти, а идет ей навстречу с каким-то
восторженным самоотречением. «Гисьянизм» был не просто «болезнью роста», своего
рода помехой на пути утверждения реалистических принципов в творчестве Джалиля
и в татарской поэзии в целом. Это был закономерный этап развития.
С одной стороны, в нем отразились процессы, общие для всей
многонациональной советской литературы (рапповский «космизм»). С другой –
своеобразно преломились многовековые восточные традиции татарской литературы,
возродившиеся на крутом перевале истории.
В стихах Джалиля 20-х годов нашли образное выражение высокие идеалы нового
поколения: чистота чувств, искренность, страстное стремление служить народу.
И пусть поэзия эта не знала полутонов, но она рождена и вдохновлена
юношеским максимализмом, высоким накалом гражданских чувств. У этой
романтически-окрыленной поэзии, при всей ее условности, было свое неповторимое
очарование:
Вошла стрела под сердце...
Нараспашку
Открыта мне неведомая новь.
Течет на белоснежную рубашку
Моя еще бунтующая кровь.
Пусть я умру...
Но вы, кто по соседству
Окажетесь в иные времена,
Взгляните на рубашку – кровью сердца
В тревожный цвет окрашена она.
(«Перед смертью»)
Поэт не раз подчеркивал, что новый этап в его творчестве начинается с
1924 года: « В годы рабфака в моем творчестве наметился переворот.
В 1924 году я стал писать совсем иначе» («Мой жизненный путь»).
Джалиль решительно отказывается как от романтической условности, так и от
восточной метафоричности, ищет новые, реалистические краски.
В стихах 1918-1923 годов Джалиль чаще всего пользовался различными
модификациями аруза – системы стихосложения, утвердившейся в тюркоязычной
классической поэзии. Прекрасно овладев арузом, Джалиль вслед за Хади Такташем
переходит на более органичный для татарского языка силлабический народный стих.
На смену классическим жанрам восточной лирики (газель, месневи, мадхия и
др.) приходят жанры, распространенные в европейской литературе: лирическое
стихотворение, лиро-эпическая поэма, песня на фольклорной основе.
В творчестве Джалиля отчетливее проявляются краски и образы реальной жизни.
Этому способствует и активная общественная деятельность поэта. В годы
работы инструктором Орского укома комсомола (1925-1926) Джалиль ездит по
казахским и татарским аулам, организует комсомольские ячейки, ведет активную
политико-массовую работу. В 1926 году он становится членом
Оренбургского губкома комсомола. В следующем году его посылают делегатом
на Всесоюзную конференцию ВЛКСМ, где он избирается членом татаро-башкирской
секции ЦК ВЛКСМ. После переезда в Москву Джалиль совмещает учебу в МГУ с
большой общественной работой в ЦК комсомола. Он становится членом бюро
секции и впоследствии заместителем ответственного секретаря. «Комсомольская
работа обогатила мой жизненный опыт, закалила меня, воспитала во мне новый
взгляд на жизнь»,– отмечал позднее поэт («Мой жизненный путь»).
Джалиль постепенно формируется как певец молодежи, поэт комсомольского
племени. Многие его стихи приурочены к знаменательным датам в жизни ВЛКСМ («
Восемнадцать»), стали популярными комсомольскими песнями («Песня молодости»,
«Споемте, друзья», «Песня комсомольской бригады» и др.). Не случайно и то,
что первый сборник Джалиля «Барабыз» («Мы идем», 1925) вышел в серии
«Библиотека МОПРа***» и гонорар от него полностью был перечислен в Фонд помощи
иностранным рабочим.
Значительную часть книги «Мы идем» составили стихи о дореволюционном
прошлом. В следующем сборнике «Товарищу»(1929) преобладают стихи о
современности и современниках. Но и в этой книге господствует тот же дух
революционного аскетизма, готовности к подвигу в бою и в труде, порою даже
своего рода поэтизации трудностей.
Еще одна особенность лирики Джалиля (также во многом характерная для
советской поэзии 20-х годов) – исторический оптимизм. Поэт словно бы
опьянен открывшимися перед ним небывалыми перспективами. Он не просто
устремлен в будущее, а как бы опережает события, воспринимает как свершившийся
факт то, что только еще рождалось в муках и боли.
Односторонность мировоззрения поэта приводила к прямолинейности в лирике.
Поэт не уделяет достаточного внимания раскрытию во всей глубине и
противоречивости внутреннего мира своих героев. Для него гораздо важнее
чувство коллективизма, общности с массой, причастности к большим делам эпохи.
Лишь много позднее к нему пришло осознание самоценности каждой отдельной
личности, интерес к неповторимому в человеке.
В годы учебы и работы в Москве Муса знакомится со многими видными
советскими поэтами: А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым.
Слушает в Политехническом музее выступления В. Маяковского. Знакомится с
Э. Багрицким, который переводит одно из стихотворений Джалиля. Вступает в
МАПП (Московскую ассоциацию пролетарских писателей), становится третьим
секретарем ассоциации и руководителем татарской секции МАПП.
Герой поэзии Джалиля – чаще всего крестьянский паренек, рвущийся к
свету новой жизни. Ему не хватает знаний, культуры, но зато не занимать
убежденности и веры в дело социализма («Со съезда», «В пути», «Первые дни в
комсомоле» и др.). Чаще всего поэт рассказывает о себе, своей любви, дружбе,
учебе, окружающем его быте («Из дневника студента», «Наша любовь» и др.).
Лирический герой его стихов бескомпромиссен, одержим идеалами светлого будущего,
презирает мещанское благополучие.
Есть и серьезные издержки. Исходя из рапповских установок, поэт ищет
небывалые «пролетарские» краски, пытается выработать «новый поэтический язык».
«И во мне, как чугун из руды – из мечтаний – выплавляешь ты волю к борьбе
и труду»,– пишет он в стихотворении «Утро». Даже улица кажется герою
стихотворения привлекательней оттого, что на ней стоит дымный завод.
В стихах конца 20-х – начала 30-х годов «стальные голоса машин» порою
заглушают голос поэтического сердца.
Но даже в тех произведениях, где так или иначе дают себя знать издержки
рапповских установок и вульгарно-социологических воззрений, пробивается, словно
талая вода из-под снега, живое, лирическое чувство. Лиризм, по единодушному
признанию критики,– самая сильная сторона таланта Джалиля.
В 1931 году Джалиль заканчивает литературное отделение Московского
университета по специальности «литературная критика». До конца
1932 года продолжает работать редактором детского журнала «Октябрь баласы»
(«Октябренок»). Затем заведует отделом литературы и искусства в центральной
татарской газете «Коммунист», выходившей в Москве. Но в столице живет не
так уж много, постоянно разъезжает по стране. Джалиль никогда не был только
профессиональным литератором. На протяжении своей жизни он либо учился,
либо работал, нередко совмещая по две-три должности одновременно. Товарищи
поражались его неуемной энергии, широкой эрудиции, меткости и
бескомпромиссности суждений.
Такой же была и его поэзия – порывисто-страстной, убежденной в правоте
дела социализма, непримиримой к врагам и в то же время мягкой, лиричной.
В 1934 году выходят два итоговых сборника Джалиля: «Орденоносные
миллионы», куда вошли в основном стихотворения на комсомольско-молодежную тему
и «Стихи и поэмы», включившие лучшее из того, что создано поэтом в конце
20-х – начале 30-х годов. Эти книги подводят итог предшествующему
периоду и знаменуют начало нового, зрелого этапа.
Поэзия Джалиля становится глубже, многообразнее. Обогащается внутренний мир
лирического героя. Его чувства становятся психологически достовернее, а
восприятие жизни – философски значительнее, мудрее. От резкого
ораторского жеста поэт переходит к доверительной лирической исповеди.
От размашисто-энергичной поступи стиха – к песенной напевности.
Стиль поэта характеризуется страстным, приподнято-эмоциональным отношением
к миру. С одной стороны, в этом находит выражение свойственный эпохе
исторический оптимизм. С другой – проявляются черты активной,
жизнедеятельной натуры и горячего темперамента поэта. Любое событие или явление
действительности пробуждает у него порыв к немедленному поступку, вызывает
восторженное одобрение или столь же страстное неприятие. Герой его всегда
воинственно активен. Ему чужды праздная созерцательность, душевная
пассивность.
Прав критик В. Воздвиженский, говоря об особенностях этого периода:
«Эмоционально-образное восприятие жизни освободило поэзию Джалиля от
прямолинейности, но ничуть не лишило ее обычной целеустремленности, высокого
общественно-политического тонуса». Абсолютная поглощенность делами
общенародного масштаба была исторически обусловлена. Поэт был счастлив
воспользоваться открытой революцией возможностью – жить жизнью других, для
других, забывая о себе. В стихотворении «Года, года...», размышляя о днях
борьбы и напряженного труда, оставивших морщины на лице и глубокие отметины в
душе, автор заключает:
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
Очевидно, поэт временами ощущал разлад между голосом сердца и
теоретическими установками эпохи сталинизма. Иногда, говоря слова-ми
Маяковского, он становился «на горло собственной песне». Не случайно его
лирические раздумья и целый ряд любовных стихотворений остались ненапечатанными.
Лиризм, свойственный творческой манере поэта, прорывается в них особенно
явственно.
Да, поэт почти не показывал негативных явлений, не «разоблачал»
преступлений сталинского режима, хотя, конечно, не мог не знать о них.
Да и кто тогда осмелился бы это сделать? Поэзия М.Джалиля привлекает
другим. Читая такие стихи, как «Зайтуне», «Родник», «Мы сквозь ресницы все еще
смеемся...», «Амине», «Когда она росла», чувствуешь человеческое тепло,
жизнелюбие, обаяние доброты. Это поэзия исключительной нравственной чистоты,
привлекающая сердечностью и доверительностью интонации.
Джалиль часто выступает в периодической прессе со статьями, очерками,
репортажами о строителях Сталинградского тракторного завода или Московского
метрополитена, пишет о большевистских темпах и ударниках первых пятилеток,
разоблачает бюрократов, делится раздумьями о молодежном движении и
антирелигиозном воспитании. Темы эти так или иначе отразились и в его поэзии.
Если в публицистических стихах преобладает наступательный, мажорный дух, то
в интимной лирике небосвод не столь безоблачен. В ней есть и грусть, и
сомнения, и тяжелые переживания. «Как-то странно дружба завязалась.//Все в ней
было – искренность и страсть.//Но два сильных, гордых человека,//Мы друг
друга истерзали всласть» («Хадие». Из стихов, оставшихся
неопубликованными). Такой же характер носят стихи "Синеглазая
озорница...", "Латифе", "Я помню" и др. В них привлекает
глубина и правдивость лирического чувства. Но поэт ошибался, полагая, что
стихи такого рода имеют «слишком интимный» характер. Идеология ислама веками
внедряла в сознание презрение к женщине, рассматривала ее как существо низшего
порядка: бессловесную рабу, собственность мужа. В лирике же Джалиля –
бережное, трепетное и нежное отношение к женщине, утверждающее ее право на
самостоятельное чувство, семейное счастье, свободный выбор в любви.
В этом – важный социальный аспект лирики Джалиля.
Поэзия Джалиля уже в довоенные годы перешагнула национальные рамки.
Переводы его стихов печатаются в центральных газетах и журналах, входят в
антологии и коллективные соборники. В 1935 году стихи поэта
публикуются отдельной книгой на русском языке.
Джалиль уже в ранних произведениях использовал фольклорные сюжеты, образы,
стихотворные размеры. Особенно удачно и органично звучат фольклорные мотивы в
лирических песнях. Многие песни на слова Джалиля получили широчайшую
популярность и стали национальным достоянием татарского народа («Воспоминание»,
«По ягоды», «Волны-волны» и др.). В них – народный язык, чисто
национальный юмор, лаконизм, образность. Это была не стилизация, а
сознательная творческая учеба, органическое усвоение фольклора, который Джалиль
справедливо называл «явлением гениальности народа».
В 30-е годы углубляются литературные связи с писателями братских республик.
Джалиль много времени отдает переводческому делу, переводит «Витязя в тигровой
шкуре» Шота Руставели (в соавторстве с Л. Файзи), поэму «Батрачка»
Шевченко, пушкинские стихи и романсы, стихотворения Некрасова, Маяковского,
Лебедева-Кумача, Голодного, Ухсая и др.
Предвоенные годы отмечены в творчестве Джалиля усилившейся тягой к
эпической широте изображения. В это время им создано несколько крупных
эпических поэм. Очень интересна не опубликованная при жизни автора поэма
«Директор и Солнце» (1935). Своеобразны по характеру и стилистическому рисунку
поэмы «Джиган» (1935-1938) и «Письмоносец» (1938). Проникновенный лиризм
сочетается в них с мягкой и доброй авторской улыбкой.
Джалиль написал четыре оперных либретто. Самое значительное из них –
«Алтынчеч» («Золотоволосая», музыка композитора Н. Жиганова).
Около пяти лет Джалиль проработал редактором детских журналов. Писал
передовые статьи, корреспонденции, готовил сатирические материалы и юморески
под рубрикой «Из блокнота Шамбая», вел обширную переписку с читателями.
В эти годы он приобрел вкус к работе с детьми, лучше узнал детскую
психологию. Он пишет пионерские песни и марши, басняи
стихотворные фельетоны, пейзажные зарисовки и изящные миниатюры для самых
маленьких. Много писал Джалиль для детей и позднее.
В конце 30-х – начале 40-х годов Джалиль работает заведующим
литературной частью Татарского оперного театра. Писатели Татарии выбирают его
руководителем своей организации. Джалиль по-прежнему в гуще жизни, живет новыми
творческими планами: задумывает роман из истории комсомола, начинает поэму о
современной деревне.
Война перечеркнула эти планы.
23 июня 1941 года, на второй день войны, Джалиль отнес в
военкомат заявление с просьбой направить его на фронт, а 13 июля надел
военную форму. Окончив краткосрочные курсы политработников, он прибыл на
Волховский фронт корреспондентом армейской газеты «Отвага».
Началась жизнь политработника и военкора, полная трудностей, лишений,
риска. «Только на передовой линии можно видеть нужных героев, черпать материал,
следить за боевыми фактами, без которых невозможно сделать газету оперативной и
боевой,– писал Джалиль своему другу Г. Кашшафу.– Моя жизнь сейчас
проходит в боевой обстановке и в
кропотливой работе. Поэтому я сейчас ограничиваюсь фронтовой лирикой, а за
большие вещи возьмусь после победы, если останусь жив».
В первые недели Отечественной войны Джалиль написал цикл стихотворений «Против
врага», куда вошли боевые песни, марши, страстные патриотические стихи,
построенные как взволнованный поэтический монолог.
Иной характер носят стихи, написанные на фронте. На смену
патетическому монологу и открытой публицистичности приходит фронтовая лирика,
просто и достоверно раскрывающая чувства и мысли человека на войне.
Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Изменник он! Родину предал», —
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят меня.
Я взял автомат и пошел воевать,
В бой за тебя и за Родину-мать.
Тебе изменить? И отчизне моей?
Да что же останется в жизни моей? В конце июня 1942 года при попытке прорвать кольцо окружения под
Волховом тяжело раненный, оглушенный взрывной волной старший политрук Муса
Джалиль попал в плен. После многомесячных скитаний по лагерям
для военнопленных Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. Сюда
гитлеровцы сгоняли татар, башкир, военнопленных других национальностей Поволжья.
Муса встретил своих земляков, нашел тех, кому можно было доверять.
Они составили ядро созданной им подпольной организации.»
В конце 1942 года фашисты развернули формирование так называемых
«национальных легионов». В польском местечке Едлино они создали легион
«Идель-Урал» (так как подавляющую часть легиона составляли волжские татары,
немцы обычно называли его Волго-татарским). Нацисты вели идеологическую
обработку пленных, готовясь использовать легионеров против Советской Армии.
Сорвать замыслы фашистов, повернуть вложенное им в руки оружие против самих
фашистов – такую задачу поставила подпольная группа. Подпольщики сумели
проникнуть в редакцию издаваемой немецким командованием газеты «Идель-Урал»,
печатали и распространяли антифашистские листовки, создавали тщательно
законспирированные подпольные группы – «пятерки».
Первый же батальон Волго-татарского легиона, посланный на Восточный фронт,
поднял восстание, перебил немецких офицеров и влился в отряд белорусских
партизан (февраль 1943 года).
В августе 1943 года гитлеровцам удалось напасть на след подпольной
группы. Джалиля и большинство его боевых товарищей арестовали. Начались дни и
ночи допросов, пыток. Гестаповцы сломали поэту руку, отбили почки. Тело
исполосовали резиновыми шлангами. Раздробленные пальцы распухли и почти не
гнулись. Но поэт не сдался. Он и в тюрьме продолжал схватку с
фашизмом,– своим творчеством.
Об ужасах фашистской неволи написано немало. Едва ли не каждый год
появляются новые книги, пьесы, фильмы на эту тему... Но никто не расскажет
об этом так, как это сделали сами узники концентрационных лагерей и тюрем,
свидетели и жертвы кровавой трагедии. В их свидетельствах – нечто
большее, чем суровая достоверность факта. В них большая человеческая
правда, за которую заплачено ценой собственной жизни.
Одним из таких неповторимых, обжигающих своей подлинностью документов
являются и «Моабитские тетради» Джалиля. В них мало бытовых деталей, почти
нет описаний тюремных камер, мытарств и жестоких унижений, которым подвергались
узники. В этих стихах иного рода конкретность – эмоциональная,
психологическая.
Когда читаешь даже самые безысходные строки Джалиля, в душе не остается
тяжелого чувства. Наоборот, чувствуешь гордость за человека, за величие и
благородство его души. Человек, который так любит Родину, свой народ, так
привязан к ним тысячами живых нитей, не может исчезнуть бесследно.
Он существует не только в себе, для себя, но и в сердцах, помыслах, памяти
многих и многих людей. В «Моабитских тетрадях» нет мотивов обреченности,
пассивной жертвенности, как не было их в здоровой, влюбленной в жизнь душе
поэта.
Все, о чем рассказано в «Моабитских
тетрадях»,– глубоко личное, сокровенное. Но от этого оно не перестает быть
общественно значимым. Здесь найден тот чудесный сплав личного и общенародного,
к которому поэт стремился всю жизнь.
То, что накапливалось в творчестве Джалиля
постепенно, годами, проявилось в ослепительно-яркой вспышке. Со страниц
«Моабитских тетрадей» перед нами встает не просто талант, принадлежащий одному
народу, а поэт, по праву принадлежащий к лучшим сынам человечества.
Одно из главных достоинств моабитского
цикла, обеспечивших его широчайшую популярность,– ощущение подлинности.
Мы верим каждому слову, ощущаем ледяное дыхание смерти, стоявшей за спиной
поэта. И острая боль разлуки, и тоска по воле, и горечь, и сомнения, и
гордое презрение к смерти, и ненависть к врагу – все это воссоздано с
потрясающей силой.
В «Моабитских тетрадях» поражает острота
ощущения полноты жизни в предчувствии близкой смерти. Нерв цикла, его
стержневой конфликт – извечное столкновение человечного и бесчеловечного.
Джалиль, встретившись с фашизмом лицом к лицу, с особенной остротой и
наглядностью выразил мысль об античеловеческой сущности гитлеризма.
В таких стихах, как «Волшебный клубок», «Варварство», «Перед судом»,
разоблачается не просто жестокость и бездушие палачей. Всей логикой
художественных образов поэт подводит к мысли, что фашизм органически враждебен
живому. Фашизм и смерть синонимы – для поэта.>
Ненависть к фашизму как к социальному
явлению нигде не оборачивается у Джалиля ненавистью к немецкому народу. Поэт с
большим уважением относится к Германии Маркса и Тельмана, Гете и Гейне, Баха и
Бетховена. Брошенный в каменный мешок Моабитской тюрьмы, со дня на день ожидая
смертной казни, он не верит в то, что весь немецкий народ отравлен ядом
нацизма. Глубоко символично, что, задыхаясь во мраке фашистской ночи, поэт
тоскует о солнце – солнце знания, передовой культуры, животворных идей
марксизма,– верит в то, что оно засияет над обновленной Германией («В стране
Алман»).
Спокойная и стойкая уверенность в
победе, в неодолимости сил жизни рождает оптимистический тон «Моабитских
тетрадей». Стихи, написанные накануне казни, то и дело озаряются улыбкой
спокойного, уверенного в своем достоинстве человека, а нередко в них звучит
смех.
Указом Президиума Верховного Совета СССР
от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество,
проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной
войне, Мусе Джалилю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
А еще через год Комитет по Ленинским и Государственным премиям в области
литературы и искусства при Совете Министров СССР присудил Мусе Джалилю –
первому среди поэтов – Ленинскую премию за цикл стихотворений «Моабитская
тетрадь».
Страстное искусство Джалиля, его воинский подвиг нашли
отклик у мастеров изобразительного искусства: поэту и его «Моабитским тетрадям»
посвящены живописные полотна, графические произведения, скульптурные портреты,
произведения декоративно-прикладного искусства. За шесть десятилетий,
прошедших со времени создания первых работ о подвиге поэта-воина, сложилась и
продолжает развиваться «джалилиана».
Фильм
«Моабитская тетрадь» был снят режиссером Леонидом Квинихидзе в 1968 году.
Главную роль в нем исполнил народный артист РСФСР Петр Чернов. В фильме
снялся лауреат Государственной премии Республики Татарстан имени Г.Тукая (1960)
Рафкат Бикчентаев. Для народного артиста Азгара Шакирова съемки в этом
фильме стали дебютом в кино.
Здесь вы можете прочитать стихотворения поэта:
http://stroki.net/content/blogcategory/48/56/
Комментариев нет:
Отправить комментарий